Переживает ли современный русский язык кризис. Где великий и могучий? Как сохранить русский язык

В том, что языки обмениваются друг с другом словами, есть, возможно, не только близкая польза, но и дальняя, послезавтрашняя закономерность. Может быть, именно через такой обмен и станет рождаться будущий всемирный язык - или, как ступень к нему, несколько мировых языков (славянский, романский, английский, арабский, индийский, китайский...).

Впрочем, возможно, таким языком сделается какое-нибудь новое эсперанто - но богатое, полное души, чувств, оттенков. Возможно, что оно - через долгие вереницы столетий - станет как бы вторым языком всех людей Земли, а потом, может быть, и первым, единственным... Неизвестно, случится ли это, возникнет ли такой всемирный язык; но если случится, это будет, видимо, очень болезненный переворот во всей ткани человеческой культуры, во всей ее плоти и крови.

Уменьшить эту болезненность сможет, наверно, только резко замедленный - «эволюционный» - ход языковых революций. Есть, пожалуй, предел, сверх которого перемены становятся болезненными для человека, тяготят нервы, души. Какой именно этот предел, неизвестно, ко для разных людей он разный: больше для детей, меньше для взрослых, больше для здоровых и сильных нервами, меньше для больных и ослабленных...

Тут, видимо, лежит самая тяжелая психологическая проблема всей нынешней революционной эры: какой именно ритм перемен безвреден для человека (и значит, для общества) и чем вредит нынешний сверхритм. Увы, психология даже еще и не подступилась к этой тяжелейшей проблеме, а ведь от нее, пожалуй, зависит весь ход прогресса.

Наверно, и в языковых переменах есть свой порог безопасности, и чем дальше мы за него заступаем, тем больнее это для наших чувств, нервов. Нынешние перемены, видимо, далеко переступили этот порог, они резко перенапрягают нашу психику, наводняют ее потоками тягостных ощущений.

Половодье сухих иностранных слов - это только часть тех языковых перемен, которые иссушают нашу психику, делают ее рассудочной. Точно так же действует на нас и язык науки, и публично-официальная речь вообще - речь печати, радио, учебников, тьмы просветительных и научно-популярных статей. Их речевая сухомятка часто лишена чувств, полна онемелых, отсиженных слов, состоит из оборотов, длинных, как товарный поезд, - в них забываешь начало, дойдя до конца... И даже обычные живые слова, попадая в это безвоздушное пространство, заражаются его мертвенностью и выцветают, обескровливаются.

Это как бы вырожденный язык, язык старческий - из одного логического смысла, почти без эмоций. Вспомним о мозговых полушариях: левое ведает отвлеченным, логическим мышлением, правое - образным, чувственным. Речь науки и публичная речь - это как бы «левополушарная речь», но отсеченная от правого полушария и потому гербарно засушенная.

В этой речи и русские слова часто теряют радостную энергию жизни, костенеют, делаются тускло-тяжелыми. Научное и публично-официальное слово - это как бы иностранное слово для нашей психологии, для наших чувств. Это машинное, безэмоциональное слово, и оно рождает в нашем подсознании ту же рябь неприятных ощущений, какую рождают сухие иностранные слова.

Хронические вереницы таких неприятных ощущений десятилетиями моросят на наш мозг, с утра до ночи атакуют его своими серыми дождями - и неслышно, с неожиданной стороны расшатывают людям нервы, подтачивают дух.

Во времена НТР наука в сотни раз больше вторгается в атмосферу будней. И точно так же ее логическая сухость вторгается в повседневный язык, наводняет «словосферу» будней. Русский язык как бы начинает делаться для нас иностранным, отчуждается от наших душ и чувств. Пожалуй, наука сегодня так же отравляет язык - а через него и человеческие чувства, души, как отравляет природу нынешняя научно-техническая база человечества.

Языковая атмосфера, в которой мы живем, пропитывает всю повседневность; школа, работа, собрания, радио, газеты, ТВ - с утра до вечера почти весь этот слой «звукосферы» засорен усеченной, засушенной эмоциональностью. Машинное, безэмоциональное отношение к слову все глубже пропитывает чувства людей, их психику. Сегодня, по-моему, это один из генеральных обеднителей наших душ.

К сожалению, мы не видим этого, так как не видим психологическую роль языка - его вторую вселенскую роль. Мы понимаем язык плоско - только как орудие общения, передатчик информации, эдакую огромную азбуку Морзе. Мы не знаем, что язык - строитель человеческих душ, и такое отношение к нему - обычная часть всего нынешнего допсихологического отношения к миру.

Современное наше сознание считает, что жизнью людей правят экономические, социальные и политические интересы, законы базиса и надстройки. А вот как правят нами законы человеческой природы, как они переплетаются с законами социально-экономическими, как делят власть с ними - все это современное сознание не видит.

Во времена дорационалистического сознания (в древней Индии, Китае, Греции, в Европе средних веков и Возрождения, в Передней и Средней Азии) философия постоянно пыталась постичь, как природа человека правит его жизнью. Старались понять это (хотя и мифологически) и религиозные мыслители, и философы-идеалисты всех веков и народов.

К сожалению, база нашего нынешнего миропонимания узка - она не вбирает в себя многие вершинные достижения мировой мысли. А ведь марксизм возник как переработка трех великих вершин европейской мысли - немецкой идеалистической философии, английской буржуазной политэкономии и французского утопического социализма. Увы, мы до сих пор не понимаем азбучную истину: наша философия может стать умнее других философий, только если она вберет в себя их ум - станет сплавом всех вершин человеческой мысли.

Нынешнее сознание - это как бы перископ, в котором есть линзы экономического, социального и политического зрения, но нет - или почти нет - линз психологического зрения. Потому-то, ища законы жизни, мы видим только часть таких законов, постигаем жизнь вполглаза. И пока мы не встроим психологические линзы в перископ своего сознания, пока не сольем их лучи с социальными, мы будем видеть жизнь полуслепо.

Как же действует на людей язык, строитель человеческой души?

Каждое слово, которое входит в душу младенца, становится как бы микроячейкой его души, психологической клеточкой его психики. Слово (сгусток его смысла и чувства) - это как бы то самое психологическое вещество, из которого создается ткань человеческой души.

Слово за словом язык вживляет в человека сгустки человеческого понимания жизни - все россыпи человеческих чувств, весь космос человеческих мыслей. Язык - один из главных родителей человеческой души; другой такой родитель - занятия человека, его образ жизни. Вместе, вдвоем эти скульпторы души рождают в ней мириады ее неуловимых бестелесных ячеек. И до самой могилы язык - вместе с образом жизни - настраивает и перестраивает нашу психику, лечит или калечит подсознание и сознание.

Мы создаем язык, а язык создает нас по своему образу и подобию. С утра до ночи современный публичный язык облучает нас частицами своего духа - машинной безжизненностью, мертвым бездушием. Язык, орудие общения, все больше становится орудием расчеловечивания человека, все больше превращает его в рационала, машиноподобного биоробота.

Потому-то кризис языка - это сегодня одно из главных проявлений всеобщего кризиса человечества, еще одна глобальная проблема, которая усиливает этот всеобщий кризис.

«Взрыв контактов» и личность человека.

«Взрыв перемен», это дитя НТР, и психологическое влияние на нас науки (особенно через язык) - два новых рычага жизни, которые делают человека рационалом и обедняют его чувства. А как действует на людей «взрыв контактов», который принесла с собой нынешняя городская жизнь?

Английские социологи подсчитали, что у среднего горожанина сейчас от пятисот до двух тысяч знакомых. Это могло бы расширять кругозор людей, углублять их общение друг с другом. Но «взрыв контактов» мельчит большинство таких контактов, лишает их глубины. А летучие - каждый день - контакты с тысячами людей - на улицах, в магазинах, на транспорте - резко перенапрягают нервы, усиливают потоки тягостных эмоций.

Так же перегружает нервы и «взрыв информации», и городские шумы, и загрязненный воздух, и отрыв от природы.

Американские медики установили, что городской шум крадет у людей здоровье, резко убыстряет старение и на десять лет сокращает человеческую жизнь. Японские ученые выяснили, что на природе, в лесу у человека на 60 процентов быстрее восстанавливаются силы, нервные и физические, растет выносливость, сосредоточенность. Значит, настолько же - больше чем наполовину - ухудшает всю работу нервов один только отрыв от природы, без других изъянов современного города.

И в ответ на атаки города человеческая психика создает еще один щит обороны: мозг начинает вырабатывать наборы эмоциональных шаблонов, стандартов - одинаковых откликов на разных людей, разные сигналы жизни. Это тоже сберегает нам нервные силы, потому что на привычные отклики всегда идет меньше энергии.

Видимо, у людей ошаблониваются сейчас многие стороны нервной жизни, и это спасает наши нервные силы от перерасхода. Но мы дорого платим за такое спасение: наши чувства обезличиваются, теряют в личном своеобразии. Такое обезличивание чувств - вторая (после обеднения и орассудочивания чувств) крупная перемена в психологии современного человека.

В нынешнем половодье контактов мало глубоких контактов - сердечных, душевных, личных. Даже в семье близкие люди все меньше общаются друг с другом, и все больше - с телевизором, приемником, газетой, - как та театралка, которую и не тянет к близким.

У горожан сейчас слишком много, во-первых, «массовых» контактов (со зрелищными и информационными рычагами общества), и, во-вторых, «ролевых» (в роли работника, покупателя, пассажира) - полуличных или совсем обезличенных.

Города бурно растут сейчас, и если мы не остановим их рост, будут расти еще стремительнее. В конце прошлого века в городах нашей страны жило 15 процентов жителей, сейчас живет две трети, а к концу века будет, очевидно, жить три четверти. Особенно опасно растут города-гиганты, миллионеры: минусы городской жизни в них резко усилены - как бы пропорционально квадрату, а то и кубу населения.

Обезличенные контакты резко вредят всем личным связям, подтачивают устои семьи, которая стоит как раз на таких связях - глубоких, сердечных, вовлекающих в себя всего человека. Избыток «массовых» связей как бы расшатывает семейные молекулы, дробит их на атомы, которые мало тяготеют друг к другу.

Массовые, типовые контакты вовлекают в себя не всего человека, а только часть человека: в них действуют или внешние слои нашей психики, или какие-то ее «части» - любопытство, память, знания, интересы... Они почти не затрагивают глубины человеческой души, и это подмывает глубинную сердечность личных связей, делает их поверхностными, однообразными.

Психологи выяснили, что разговоры у близких людей часто идут по колее внешних сведений, бытовых мелочей, текущих новостей. Для таких разговоров не нужны напряжения души, они не трогают глубин человека - и его живая личность, чувствующая и думающая, снова отодвигается назад.

Бытует мнение, что русский язык переживает кризис. Стало модным заменять русские слова иностранными, а на количество ошибок почти никто не обращает внимания. Как в такой ситуации сохранить «великий и могучий»?

Проблема - в обществе

- Елена Александровна, действительно ли русский язык переживает кризис?

Сегодня в нашем языке много негативных тенденций. В первую очередь - это широкое распространение иноязычных слов. Причём англицизмов и американизмов в нашу речь попадает так много, что мы даже не успеваем их осмыслить. А ведь многие из этих заимствований не нужны русскому языку. Они не обозначают никаких новых предметов или явлений. Это просто дубликаты наших слов. Так, «сэйл» - не что иное, как «распродажа», а «лук» - «внешний вид». Использовать такие слова в речи нежелательно. К факторам, негативно влияющим на язык, относится и распространение просторечной, вульгарной, жаргонной лексики, сквернословий, а также снижение грамотности и культуры речи носителей языка. Но это не кризис языка. Это кризис общества. Смотрите сами, язык - зеркало общества. Если человек, переживающий душевный кризис, подойдёт к зеркалу, оно отра-зит кризис этого человека. При этом у самого зеркала кризиса нет.

- Получается, русский язык развивается. Как это происходит?

Учёные выделяют три вида языкового развития: спокойное, интенсивное и бурное. Сейчас идёт бурное развитие. Оно связано с коренными переменами в обществе, с переходом от одной формации к другой. В нашей истории такое было после Октябрьской революции. И то, что происходит с языком сейчас, уходит корнями в конец 80-х.

Стали грамотнее?

Я думаю, способно. Недавно я присутствовала на награждении победителей и призёров регионального этапа всероссийской олимпиады школьников по многим предметам, в том числе по русскому языку. И поняла, что ребят, хорошо знающих русский язык, очень много. Причём двое наших школьников стали победителями заключительного этапа. Но, я считаю, всё равно школьная подготовка должна быть лучше. Сейчас школьники практически не читают произведений на образцовом русском языке. А чтение - основа грамотности. Поэтому учителям русского нужно серьёзнее готовить учеников. Хорошо, что вернулось сочинение, оно хотя бы заставит школьников взяться за книги.

- Но ведь ЕГЭ наши ребята сдали лучше, чем в предыдущие годы…

Конечно, к ЕГЭ сейчас серьёзно готовят выпускников. Но следует понимать, что и сам экзамен изменился: из него убрали сложные теоретические задания. Текстов в этом году было меньше, и они были проще для понимания, чем раньше. В этом году было много слабых работ. Правда, что все они - наших выпускников, утверждать не могу, т. к. мы проверяем и работы из других регионов.

Законы не работают?

- Как возродить интерес к русскому языку?

Я уже проводила аналогию сегодняшнего развития языка с послереволюционным периодом. Тогда в языке наблюдались схожие негативные тенденции: расшатывание норм, общее снижение культуры речи. Но к 30-м гг. усилиями учёных-филологов, учителей, писателей ситуацию удалось изменить. Сейчас нужно нечто подобное. Наши филологи должны объединиться, исследовать происходящие в языке процессы и разработать рекомендации по повышению культуры речи населения. Художественная литература, к сожалению, утратила свою роль законодателя норм русского литературного языка. Ориентиры теперь - телевидение, Интернет и средства массовой информации. Поэтому на СМИ ложится большая ответственность. Они должны не только затрагивать проблемы культуры речи, разбудить в обществе интерес к родному слову, но и стать языковым эталоном. Чтобы люди поняли, что владеть русским языком не только нужно, но и престижно.

- Учёные, учителя, СМИ - всё это хорошо, но неужели на эту проблему не должно обратить внимание государство?

Русский язык - государственный, существуют законы, охраняющие его. Но не хватает контроля за соблюдением этих законов. Не хватает целенаправленной языковой политики, которая была в 30-е гг.

Государству нужно внимательнее относиться к русскому языку - и как к школьному предмету, и как к средству общения. Проводить различные акции, направленные на улучшение владения русским языком, регулярные экзамены на знание языка не только для мигрантов, но и для коренных россиян. Конечно, русский язык не умирает, есть люди, хорошо им владеющие, даже среди школьников, но хотелось бы, чтобы таких людей стало больше, чтобы мы вернули себе статус «самой читающей страны». А добиться этого без господдержки будет сложно.

КРИЗИС РУССКОГО ЯЗЫКА. Кто виноват или что делать?

О том, что наш великий и могучий русский язык переживает не лучшие времена, говорят уже давно. Бьют тревогу школьные учителя и профессора-филологи, волнуются писатели и публицисты, да и все, для кого родной язык – нечто большее, нежели «вторая сигнальная система».

Тревога вполне обоснована: русская речь стремительно меняется, причем не в лучшую сторону. Тут и засилье ненормативной лексики – не только в разговорной речи, но и в художественной литературе, и блатная «феня», проникающая во все слои общества – от сапожников до депутатов, и безграмотный канцелярит, воспринимаемый многими как языковая норма, и множество неоправданных англоязычных заимствований, и, наконец, появившийся недавно в среде интернет-пользователей «падонкаффский» жаргон, суть которого – сознательное уродование норм написания и произношения (превед, медвед, кросавчег).
До сих пор мы традиционно боремся с заимствованиями, хотя и полностью безуспешно. Заимствование – процесс скорее объективный, и так просто его не отменишь. А еще стоит подумать о том, что самый «чистый» от заимствований язык в Европе – венгерский, за ним следует исландский, но что-то не очень заметно, чтобы эти народы резко выделялись на фоне остальных своими добродетелями… А под шум этой борьбы русские люди стали говорить крайне косноязычно, и дело тут не в лексике. Известна поговорка «двух слов связать не может». И когда великий народ с трудом произносит сколько-нибудь осмысленные фразы, связывая их бесконечными вот, это, того, типа, как бы, а то и бессмысленной бранью – это хуже любого юзера.
А ведь язык – это не только средство бытового общения, это, кровеносная система культуры. И если плохо с языком, плохо будет и с культурой.
Но такая постановка вопроса – слишком общая, а вот что происходит на частном уровне? Есть ли какая-то связь между свойственным человеку языком и его взглядами, его поведением? Определяет ли язык образ мышления? Сужается ли мировосприятие человека, для которого стали нормой матерщина или интернетовский сленг?
Быстро отвечать не получится, но, безусловно, уровень владения языком связан с уровнем мышления.
И поскольку такая корреляция существует, естественным образом возникает вопрос: что делать? Для нас, православных христиан, вполне очевидна мысль, что здесь обществу могла бы помочь Церковь. Но каким образом? Только ли молитвой о всех гражданах России, чтобы перестали засорять свою речь, больше читали, расширяли свой словарный запас? Или есть что-то еще?
Есть богатейшая церковная культура, складывавшаяся веками, в том числе и культура языка – в первую очередь, конечно, церковнославянского, но и на литературном русском языке написано (или переведено на него) множество текстов – богословских, пастырских, полемических, художественных, наконец.
К сожалению, весь этот огромный культурный пласт по большей части остается внутри церковной среды, причем он известен даже далеко не всем православным людям.
А вот может ли Церковь выйти во внешнюю языковую среду, раскрыть перед малоцерковными или совсем нецерковными людьми свои культурные богатства? Может ли она как-то повлиять на состояние современного русского языка? И каковы механизмы такого влияния? Тут не следует забывать о том, что и Церковь должна развивать язык, которым пользуется, потому что язык меняется неудержимо, и предлагать для изучения и подражания даже самые выдающиеся тексты, написанные сто лет назад, – значит обрекать себя на неуспех.
Ясно лишь одно – Церковь не может остаться в стороне, хотя бы уже потому, что православные христиане не в параллельном мире живут, а там же, где и все остальные. Дышат тем же воздухом, ездят в тех же автобусах, говорят на том же языке... а значит, все болезни русского языка отражаются и на верующих людях, на их духовной жизни. Тот, чьи ухо и глаз привыкли к «преведу», с большим трудом поймет творения святых Отцов. Тот, для кого естественен блатной жаргон, может и внутрицерковную жизнь воспринимать в формате такого жаргона. Иными словами, проблемы языка – это и проблемы Церкви. И надо что-то делать. А что?
Вопросов тут гораздо больше, чем ответов. Как спасать русский язык (и надо ли вообще его спасать), не знают и филологи-профессионалы. Единства мнений у них нет. Одни полагают, что пациент скорее жив, нежели мертв, и все само собой как-то образуется – ведь наш язык чего только ни пережил: и татаро-монгольское иго, и немецкое влияние, и французское, и куда более страшный советский «новояз». Другие считают, что так плохо, как сейчас, не было никогда, что язык на пороге полного разрушения, расщепления на десятки (если не сотни) примитивных диалектов.
Точно так же нет единого мнения и в церковной среде. У нас нет конкретных рецептов, как с помощью православной культуры вылечить русский язык. Нет общезначимых ответов. Но это не повод опускать руки. Ответы появятся, видимо, только тогда, когда начнем что-то делать. ■

Редакция

3 аспекта кризиса: 1) Наличие различных национальных языков, которые представляют собой барьер для эффективного обмена информацией.

2) Современные языки содержат много терминов, неоднозначно трактуемых, что приводит к двусмысленности в общении.

Современные формы естественного языка затрудняют описание объектов, невоспринимаемых конкретными чувствами.

Пути выхода:

Создание наднационального языка Эсперанто.

Создание формализованных языков – использование языков, которые исключали бы многозначность слов.

Формы существования языка.

Территориальная и социальная дифференциация и формы существования общенародного языка.

Прир. Языковые нормы.

Литературный язык как высшая форма существования языка.

Границы понятия современного литературного языка.

Литературный язык и функц. Стили.

О тайноречи.

Системы регулярных и взаимозависящих вариантов реализации языкового взаимодействия образуют формы существования языка. К формам существования языка относятся:

Территориальные диалекты или говоры – это произносительные особенности звуков.

Наддиалектический язык образования (язык Койне).

Различные социальные диалекты (профессиональная речь или арго, кастовые языки, тайные корпоративные языки).

Просторечия.

Молодежное арго.

Обиходно-разговорная речь.

Литературная речь.

Все формы существования языка, кроме тайных, в пределах данного общенародного языка доступны пониманию. Однако высшей формой является литературный язык.

Взаимосвязь между формами существования языка усложняется по мере развития функциональных стилей. У говорящего постепенно складывается узус (в переводе обычай, правило) речи – это общепринятое употребление слова или оборота. И в просторечии, и в диалекте, и в профессиональном арго есть свой узус. Прир. языковая форма сходна и в диалектах, и в литературном языке. нормы – это существование у говорящего идеала, образца, эталона. Между отдельными нормами литературного языка и просторечия существуют пограничные зоны, где происходят взаимопроникновения норм, существуют дубл варианты норм.

В динамике нормы в любом социуме участвуют два фактора:

степень распространенности конкурирующего варианта

Литературная норма может меняться с развитием языка. Понятие норма весьма субъективно. Т.е. сточки зрения лингвистики, разные формы существующего языка не могут быть правильными или неправильными, образцовыми или смешными.

Особенности нормы литературного языка:

Литературный язык возник как наддиалектическая норма, это язык средств массовой информации и образования.

Литературный язык обладает наивысшим престижем в общении.

Нормы литературного языка кодифицируются, создаются системы норм языка в грамматиках и словарях.

Нормы литературного языка более устойчивы.

Литературный язык – это наиболее удобный, оптимальный вариант общенародного языка для выражения смыслов.

Нормы литературного языка – явление национальное и историческое.

Можно выделить следующие важные нормы литературного языка:

орфоэнические (фонетические), т.е. единичные правила произношения отдельных звуков и их сочетаний.

Лексические, правила, связанные с употреблением отдельных слов и сочетаний в соответствии с их смысловым значением.

Грамматические, правила сочетания слов для построения предложений

Стилистические, приемы, средства, помогающие яркому и точному выражению мыслей.

Русский литературный язык существуют в двух формах: в устной и письменной.

Особенности устной формы :

Воспринимается на слух любая форма языка с использованием фонетических и просодич. Свойств

Создается в процессе речи, выглядит спонтанной.

Для нее характерна словесная импровизация, простые предложения, повторы, незаконченность.

Речь складывается с учетом психолингвистических особенностей адресата.

Особенности письменной формы :

Графически закрепленная, не воспринимаемая на слух.

Может быть заранее обдумана.

Характерна книжная лексика, наличие сложных предложений.

Строгое соблюдение языковых норм.

Не ориентирована на конкретного адресата.

Может быть усовершенствована.

Формы речи и функциональные стили.