Эта статья - обзор экзистенциального подхода к психотерапии и показательных ситуаций из моей практики вызвала в свое время хороший отклик у опытных коллег, а один экзистенциальный терапевт даже спросил моего разрешения использовать ее в качестве обучающего материала.
Наталия Гжебик.
Человек обращается к экзистенциальному психологу, когда ощущает, что в его жизни что-то идет «не так». Он может говорить о полной запутанности жизни, или, наоборот, о пустоте, в которой «ничего не происходит».
В самом начале работы многие клиенты склонны связывать такие переживания с недостаточным развитием определенных личностных качеств или наличием «плохих привычек», от которых намерены освободиться с помощью специалиста.
Лишь намного позднее в терапии человек начинает осознавать, что ощущение полноты жизни в большей степени связано со способом бытия в мире , нежели с личностными характеристиками.
Акценты в экзистенциальной терапии
Р. Кочунас говорит, что экзистенциальная психотерапия сконцентрирована именно на жизни клиента, а не на его личности . Специалист, работающий в данном направлении, не считает, что клиенту во что бы то ни стало необходимо измениться.
Вместо развития слабых личностных сторон и поиска «своего Я», экзистенциальный психолог предлагает человеку глубоко исследовать его жизненную ситуацию , осознать и укрепить индивидуальный способ взаимодействия с задачами жизни. Таким образом, терапевтические изменения появляются, когда человек видит целостность своей жизненной ситуации.
М. обратился к групповой психотерапии, потому, что ощущал общую жизненную неудовлетворенность, которая выражалась в безразличии ко всем занятиям, несмотря на их изначальную привлекательность. Он имел разнообразный профессиональный опыт, но в возрасте тридцати девяти лет все еще сомневался в том, «кем он будет, когда вырастет». Говорил об отсутствии включенности в работу и общение, и объяснял свою трудность нерешительностью.
Поскольку психотерапевтическая группа представляет собой некую модель мира, в которой каждый человек проявляет себя характерным для него в реальности способом, то участник постепенно формирует в группе свою реальную жизненную ситуацию, и с помощью других участников исследует возможные жизненные направления.
Перед вступлением в группу М. хотел получить от меня как ведущей гарантию того, что участие принесет ему пользу в виде освобождения от заявленной трудности.
В процессе работы участники группы заметили, что М. избегает взаимодействовать с другими, как - будто ожидает, что группа обратится к нему лично. Мы увидели, что М. преодолевал свою «нерешительность» в ситуациях, которые зашли «в тупик» и требовали экспертной оценки. В такие моменты М. оживал и с готовностью использовал свой сильный ум, чтобы снизить напряжение в ситуации. Но после того, как конфликт сходил «на нет», М. терял интерес и апатично наблюдал за жизнью группы до следующего острого момента.
Участники помогли М. исследовать ситуацию, которую он создал для себя в группе. Нам стало ясно, что М. тратит огромные внутренние силы на то, чтобы понять, "как все устроено" в группе/ в жизни: какие групповые/жизненные направления более перспективны, чем они могут быть полезны ему лично, имеет ли он право включиться во взаимодействие, если не до конца понимает ситуацию и не способен активно участвовать в ее разрешении.
М. осознал, что старается избежать чувства вины, которое неизбежно возникло бы, если бы он решил включиться в ситуацию не имея четких ориентиров. И ощущал сильное напряжение и дискомфорт, когда опыт другого человека в группе затрагивал его чувства. Внутренняя борьба, которую вел М., почти не оставляла возможностей для спонтанности.
Таким образом стало понятно, почему М. не ощущал жизни - в тридцать девять лет он "все еще не начал жить"! И тот факт, что он обладал мощным интеллектом (который должен был способствовать успеху в «просчете» жизни), никак не помогал улучшению его самочувствия. Для М. прояснились и базовые представления о мире, и способы его взаимодействия с жизненными вопросами, и собственноручно созданные ограничения, которые были связанны с верой в возможность полного понимания жизни, методичной подготовки к ней и получения определенных гарантий.
Так М. пережил в группе то, что называл нерешительностью. Ему предстояло проверить свои жизненные конструкты на реалистичность и внести необходимые коррективы, чтобы начать жить. М. было важно пережить ситуацию «целиком», не концентрируясь только на трудностях, но и исследуя заложенные в ней возможности.
Среди нескольких ярких моментов психотерапии М. выделил опыт завершения группы/жизни для него (формат группы предполагал «внезапное», случайное прекращение активности в группе/смерть). После исключения возможности активно участвовать в работе группы, М. страстно захотел включиться в общение. Самые важные переживания, по словам М., были связаны с осознанием того, как близость с людьми и сама жизнь «ускользает» в то время, пока он пытается постичь ее скрытый смысл.
Цели экзистенциальной психотерапии и консультирования
То, что в жизни возникают трудности - естественно, но чтобы иметь достаточно свободы для выбора своего направления, необходимо составить реальное представление о «карте местности», сопоставляя трудности жизни с ее возможностями. Поэтому, общей целью работы в экзистенциальном подходе выступает приближение к ощущению большей компетентности и свободы, когда человек способен понять значение текущей жизненной ситуации, осознать ограничения и возможности, заложенные в ней и осуществить выбор, который соответствует жизненным приоритетам и ценностям.
Э. Ван Дорцен считает, что человек ощущает свободу, когда он понимает, в какой степени жизнь зависит от него самого и осознает имеющиеся ресурсы . Настоящая вовлеченность в свою жизнь переживается как жизнетворчество, основанное на последовательном воплощении личных смыслов - в противовес ощущению «вынужденности», которое появляется вследствие узкого взгляда на жизнь.
В. вступила в терапевтическую группу в надежде понять, "чего же она хочет на самом деле?». Главная личная трудность В., по ее словам, состояла в том, что она всегда отчаянно хотела любить и быть любимой, но не была готова прилагать какие-либо усилия к этому. Обычно, действовать В. начинала только тогда, когда отношения находились под угрозой разрушения, и сильнейший внутренний дискомфорт приводил к необходимости «спасти» ситуацию. Однако чаще всего бывало уже «слишком поздно», чтобы восстановить отношения, поэтому В. переживала внутреннюю пустоту и потерю смысла.
В группе прояснилось, что В. с самого начала старается заслужить расположение всей группы, считая, что тем самым реализует собственные ценности. Мы увидели, что В. проявляла немалую активность, чтобы завоевать репутацию «души компании» и добиться принятия всеми участниками группы. В группе она поддерживала, в основном, поверхностный уровень общения, предпочитая избегать «трудных» вопросов и конфликтных тем.
Во время переживания в процессе работы группы всеобщей растерянности, В. поспешила принять на себя роль «массовика-затейника» и предложила заполнить образовавшуюся экзистенциальную пустоту с помощью исполнения восточного танца под неуверенные аплодисменты других участников. В. потребовалось около пяти минут, чтобы осознать сложившийся контекст, и ее выступление окончилось слезами.
В. поняла, что все, что она делала в группе вплоть до настоящего момента было вызвано желанием нравиться и быть всеми любимой, несмотря на то, что в самом начале групповой работы В. четко осознавала актуальные потребности и задачи своего участия в группе. В. предпочла проигнорировать собственные нужды и цели психотерапии/жизни в угоду достижению расположения и подтверждению того, что она достойна любви.
Во время исполнения танца В. пришлось увидеть, как «глупо она расходует силы и время», развлекая окружающих и увеличивая бессмысленность в собственной жизни. В. стала понимать, что действовала «не в том направлении», в котором по-настоящему хотела действовать. Вместо усилий честного и открытого самовыражения в присутствии других людей она расходовала свою жизненную энергию на то, чтобы угадать и оправдать чужие ожидания.
И. Ялом подчеркивает, что на определенном этапе групповой психотерапии люди начинают понимать, что жизненные ситуации других участников во многом отражают их собственные трудности. Несмотря на то, что человечество постоянно развивается и каждый из нас уникален, люди сталкиваются с вопросами существования, одинаковыми во все времена.
Рассматриваемые в экзистенциальной терапии темы
Такие базовые вопросы жизни как рождение и смерть, свобода и необходимость, одиночество и зависимость, смысл и пустота - принципиально неразрешимы, но через осмысление этих категорий человек способен почувствовать себя по-настоящему живым . Поэтому, в процессе работы экзистенциальный психолог уделяет особое внимание исследованию общечеловеческих вопросов.
Во время психотерапевтических встреч рассматривается прошлый жизненный опыт, текущее положение дел, а также, желаемое и возможное будущее . Осмысление прошлого опыта приводит к пониманию того, что придает человеку ощущение полноты жизни, анализ текущей ситуации позволяет оценить степень удовлетворенности жизнью, а исследование последствий альтернативных возможностей будущего способствует выбору направления и определению приоритетов.
Процесс экзистенциального консультирования и психотерапии состоит в неспешном размышлении и выражении своих побуждений, желаний, намерений, ценностей и смысла, отношения к жизни в целом . Во время такой работы экзистенциальный психолог отражает способ бытия клиента в «здесь и-сейчас» терапевтической встречи: что человек делает со своей жизнью, каким образом сам себя ограничивает, какую часть правды упускает и как пытается преодолеть дискомфорт.
Психолог старается понять, каким образом его клиент "отвечает" на базовые вопросы человеческого существования, насколько полно он присутствует в своей жизни и что является препятствием к большей вовлеченности в жизнь. Разумеется, данные аспекты трудно прояснить напрямую.
Инструменты исследования в экзистенциальной терапии
Раскрытие характера присутствия человека в жизни осуществляется путем внимательного исследования особенностей взаимодействия клиента с психологом в индивидуальной психотерапии или с другими участниками в терапевтической группе: как человек строит отношения с другими людьми, как понимает их роли, чего ожидает, каким образом выбирает тему для внутреннего исследования и какие задачи ставит перед собой в общении?
Понимание переживания «бытия с другими» раскрывает не только способ отношений со значимыми для клиента людьми, но и характер его «пребывания с собой». То, как человек проявляет себя по отношению к психологу в индивидуальной работе и к участникам группы, отражает ведущие принципы его отношения к себе и миру.
Л. зашел в мой кабинет неуверенно, и в первые же минуты у меня возник образ человека, идущего по "веревочному мостику". Весь облик Л. отражал внутреннюю неустойчивость и сильный страх, но, вместе с тем, в его движениях заключалась мощная инерция, которая заставляла делать большие шаги в направлении воображаемого «берега».
Во время обсуждения целей индивидуальной психотерапии Л. рассказал мне о многочисленных потерях, о парализующей тревоге, об ощущении «тесноты» в жизни, и попросил помощи в том, чтобы «стать более уверенным и обрести твердую почву». Л. хотел верить, что это возможно.
Во время первых встреч Л. избегал смотреть на меня, его голова, чаще всего, была опущена, и он очень внимательно разглядывал пол под ногами. В отношении меня Л. интересовался, в основном, тем, что могло «объективно» отражать мою профессиональную компетентность - возраст, наличие сертификатов и опыт работы с подобными трудностями. Я стала замечать, что Л. контролирует мои попытки привнести в нашу беседу свой личный опыт, как будто старается избежать осознания, что я так же по-человечески уязвима, как и он.
Анализируя отношения со мной, Л. начал осознавать, что всю жизнь он старался «смотреть под ноги», чтобы не оступиться - от страха его мир «сузился» и стал «тесным». Перспектива «поднять голову» и исследовать реальность пугала Л., но казалась неизбежной, поэтому он решился. Он понял, что избегал близости с людьми, потому, что боялся потерять их.
Так Л. столкнулся с тем, что его на самом деле пугало и подтверждения чему он всегда избегал - никто из людей не застрахован от потери, человеческая жизнь очень хрупка, и в ней мало вещей, в которых можно быть полностью уверенным. С помощью образа, который возник у меня, когда мы впервые встретились в моем кабинете, Л. стал осознавать тот факт, что человеческое существование - «веревочный мост», и каждый из нас «балансирует над бездной » .
Экзистенциальная психотерапия по определению требует серьезных эмоциональных и временных вложений. Но человек ощущает пользу в таком предприятии, когда по ходу тщательного пересмотра своей жизни открывает новые способы взаимодействия с другими людьми и миром, определяет свою жизненную позицию и испытывает воодушевление от воплощения собственных ценностей.
Литература.
Э. Ван Дорцен. "Практическое экзистенциальное консультирование и психотерапия". Ассоциация экзистенциального консультирования. 2007 г.
Р. Кочунас. Экзистенциальная терапия в группах.
И. Ялом. Класс. 2004 г.
Среди людей, исповедующих, условно говоря, «консервативные» взгляды, очень модны всякие высказывания о бездуховности современного мира, под которые они подводят практически все явления за последние лет 200. Для тех, кто не знает, суть концепции такова: долгие века в мире господствовало религиозное сознание, которое транслировало каждому индивидууму высшие метафизические и этические принципы. Благодаря этим принципам жизнь человека якобы обретала подлинные цели и смыслы. Но из-за всяческих вредоносных действий со стороны противников такого «целостного» сознания высшие инстанции утратили свой вес. Этим подпольным течениям несть числа: деисты, масоны, протестанты, атеисты в религиозной сфере; республиканцы, либералы, марксисты в политике; сторонники Картезия, Локка, Ламетри, Конта, Дьюи в науке… В скобках замечу, что практически всем этим течениям придается инфернальный, сатанинский характер – по крайней мере, обвинениями такого рода пестрит конспирология в исполнении православных фундаменталистов. Короче, был мир сакральный, сообщающий человеку подлинные цели и ценности, а потом пришли все эти апостолы модерна и создали «мир, в котором умер Бог». Тут-то якобы и начинается подлинная трагедия человечества: Бог умер, авторитеты низвергнуты, человек обречен на одиночество, «тюрьма без стен», «тошнота», «экзистенциальная пустота», «бессмысленность существования»… Так видит традиционалистская философия современный мир и современного человека.
Ваш покорный слуга всегда испытывал огромную любовь к классикам консервативной и традиционалистской мысли. Потому озвученную концепцию долгое время принимал некритично. Но вот теперь я прихожу к мысли, что все это, мягко говоря, чушь собачья. И все не так, и все не про то.
Во-первых, вызывает сомнение сама оппозиция благочестивого религиозного общества и нечестивого, порочного современного общества. Если мы трезво взглянем на христианскую мораль, которую так любят защищать традиционалисты, то мы обнаружим, что она насквозь лицемерна и чрезвычайно авторитарна. Весь так называемый Европейский нигилизм появился отнюдь не потому, что «евреи и масоны решили растлить народы», а потому что вся этика христианских обществ не что иное, как ханжество. Фридрих Ницше в «Антихристе» верно заметил, что:
«Ни мораль, ни религия не соприкасаются в христианстве ни с какой точкой действительности. Чисто воображаемые причины ("Бог", "душа", "Я", "дух", "свободная воля", - или даже "несвободная"); чисто воображаемые действия ("грех", "искупление", "милость", "наказание", "прощение греха"). Общение с воображаемыми существами ("Бог", "духи", "души"); воображаемая наука о природе (антропоцентрическая; полное отсутствие понятия о естественных причинах); воображаемая психология (явное непонимание самого себя, толкование приятных или неприятных всем общих чувств - как, например, известных состояний nervus sympathicus - при помощи символического языка религиозно-моральной идиосинкразии, - "раскаяние", "угрызение совести", "искушение дьявола", "близость Бога"); воображаемая телеология ("Царство Божье", "Страшный суд", "вечная жизнь"). - Этот мир чистых фикций сильно отличается не в свою пользу от мира грез именно тем, что последний отражает действительность, тогда как первый извращает ее, обесценивает, отрицает».
Мораль религиозных обществ ничего не имеет общего с духовностью. Она не возвышает человека и не делает его лучше в этическом смысле. Она просто вопит «не пущать», «как бы чего не вышло», «человек порочен», «без Бога нация толпа» и прочее. На самом деле, религиозная этика ничем не отличается от пошлого морализаторства. Точнее, она и есть пошлое морализаторство.
Современный мир в трудах традиционалистов описывается как мир хаоса, упадка и духовного вырождения. Ну, здесь мне не хотелось рассказывать, как наш мир на самом деле замечателен, и как много мы приобрели благодаря модерну. Просто все эти стенания являются жутким преувеличением. Я бы хотел остановиться только на одной проблеме: разобрать утверждение об «экзистенциальной пустоте», в которой якобы живет современный человек и сильно по этому поводу страдает. Традиционалисты считают, что эта самая пустота возникает потому, что вместе с Богом умирает и ценности, которые раньше освещали жизнь человека. В отсутствии старых ценностей и смыслов человеку становится невозможно найти опору в какой-либо другой духовной инстанции, и он понимает: жить не для чего, бороться не за что. Вместо Бога и морали человек получает свободу и пустоту, образовавшуюся вследствие потери религиозных ориентиров. В этой ситуации человек, согласно логике традиционалистов, не знает, что делать со свободой, потому он деградирует, духовно разлагается и сильно страдает. Короче, без Бога в душе человек не способен правильно распорядиться свободой; он теряет страх наказания, впадает во грех. Ослабление религиозности, по мысли консерваторов, приводит к потере нравственных ориентиров.
Так вот, вы знаете, я думаю, что все это ересь полная. Попробую объяснить, почему я так думаю.
Главной ошибкой традиционалистов-консерваторов-фундамент алистов является тезис о том, что «если Бога нет, все дозволено». Это просто не так. Достоевский мог так заблуждаться, все-таки он жил больше века назад. Но повторять сегодня этот тезис просто смешно. И потому что, как показывает мировая история, «если Бог есть, все дозволено» - при чем некоторым все дозволено именем Господа и во имя Него. (Примеров тысяча, но сейчас мне на ум идут разве что Торквемада да Владимир Креститель). И, как показывает история ХХ-го века, «если Бога нет, не все дозволено». В Советском обществе было множество совершенно порядочных атеистов. Для них не было нужно никакой высшей метафизической инстанции, чтобы понять очевидные нравственные истины. Вспомните своих родственников и знакомых из старшего поколения – много вам нигилистов на ум пришло?
Между нормальной человеческой нравственностью и религиозностью нет никакой корреляции. Нет, понимаете? Суть религии не в том, чтобы именем Всевышнего объяснить человеку, что надо родителей уважать, Родину защищать и не пакостничать тут и там. Религия существует для реального (не нравственного!) преображения человеческой личности. Религия – это конкретный эмпирический путь самопреодоления личности, ее возвышения, качественного роста, тотального преображения. Религия существует для этого, а не для того, чтоб человек стал семьянином и патриотом. Те же, кто и сегодня настаивает, что «если Бога нет, все дозволено» просто низводит Бога до морального уровня, забывая про метафизику.
На самом деле, вопреки мнениям традиционалистов, никакой трагедии в том, что для многих людей «Бог умер» нет, потому что
- «умер» Он не для всех людей
- оттого, что он «умер», люди не стали сильно хуже
- оттого, что он «оживет», люди не станут сильно лучше
«Ну а как же быть со всеми этими потерявшими ориентиры людьми, персонажами Сартра, Достоевского, Камю, Кафки?» - спросят защитники концепции трагичности факта «смерти Бога». «Как же быть с теми, кто действительно решил, что ему все дозволено?». Хочется ответить на это, что действительно в современном мире есть множество людей, которые никак не могут обрести смысл жизни, которые разочарованы жизнью и сильно из-за этого страдают. У них действительно образовалась «экзистенциальная пустота». И действительно, есть совершенно законченные негодяи, не боящиеся никакого возмездия за свои действия. Но разве это чисто современная проблема? Разве не было во все времена – начиная с Экклезиаста какого-нибудь – всяких меланхоликов-страдальцев? Что, это проблема появилась только в Новое Время? Ну раньше, лет 1000 назад они сидели в замках своих, пили вино, тосковали, слонялись с места на место. Или бродили по городам и весям со скорбными лицами. Или в скит уходили. Или в секты там разные записывались. Меланхолия – это тип темперамента, а темперамент биологически детерминирован, потому не надо все валить на нигилистов. Просто современный мир не утешает меланхоликов и мизантропов, не хочет им помогать в обретении смыслов и целей. С другой стороны, современный мир никому дверей к обретению внутренней гармонии не закрывает.
Вообще, все эти стенания современных страдальцев об «ужасе существования в этом страшном мире» выглядят совершенно омерзительно. Обычно такие разговоры исходят от физически здоровых и отнюдь не голодных людей. Им просто невдомек, что рядом с ними живет множество не богатых и не очень здоровых людей, обиженных судьбой куда больше, чем все эти страдальцы. Но первые живут, радуются, работают, рожают детей, борются с неприятностями и не парятся по поводу мировой скорби. Я считаю, что это совершеннейшее свинство – жаловаться на мир и на жизнь, когда вокруг столько всего, чему можно радоваться, столько того, чему можно служить, столько тех, кому повезло куда меньше и кому можно помочь. Почему же тогда традиционалисты предъявляют нам этих страдальцев в качестве доказательства несовершенства мира? Честно ли это?
Подводя итоги, надо сказать следующее: так называемая «смерть» Бога должна рассматриваться как исключительное благо, потому что:
- этот Бог навязывал миру ложные ценности;
- человек получил свободу выбора и Бога, и моральных принципов;
- выдающиеся люди смогли достичь таких духовных высот, каких они никогда не достигли бы в религиозном обществе; только свобода от церковного диктата может рождать таких людей как Ницше, Эвола, Хайдеггер, Шпенглер;
- люди гармоничные сохраняют себя, воспроизводят в самих себе традиционную мораль, опровергая тезис о связи религиозности и нравственности.
Короче говоря, господа традиционалисты, негоже вам сказки рассказывать про чувства «богооставленности», «пустоты», «бессмысленности современного бытия», приводя в пример людей с извращенной жизненной философией. Выборка из смердяковых, зиловых, мерсо (и прочих сильно обмельчавших печориных) как минимум не репрезентативна. Нормальному человеку не нужен Бог для осознания того, что есть честь, благородство, совесть, добродетель и т.д. И как бы нам не нравился современный мир, надо честно признаться – светское общество с присущей ему светской этикой куда более привлекательно, чем его клерикальный аналог. А что до морального облика людей… В массе своей, думаю, они «напоминают прежних». И свобода их не испортила. К счастью.
Начиная свою индивидуальную консультативную практику, я не могла
предположить, что основой моей профессиональной деятельности станут обращения по поводу различных зависимостей и зависимого
поведения. Однако жизнь складывается таким образом, что в настоящий
момент более 70% клиентов обращаются ко мне
за помощью
в разрешении
именно этих проблем. Преимущественно, это люди, желающие избавиться от игровой
(реже от алкогольной)
зависимости, осознающие факт ее наличия
в их жизни,
но не имеющие
ни малейшего
представления о путях
и средствах
решения этой проблемы.
В процессе экзистенциального анализа жизни этих людей неизбежно обнажались проблемы бесцельности и бессмысленности
их существования,
утраты интереса как к выполняемой
деятельности, так и к жизни
в целом,
потери ими жизненных опор и ориентиров.
В большинстве
этих случаев имели место суицидальные настроения или планы клиентов, нередки также и их суицидальные
попытки в прошлом.
Это свидетельствует
о том,
что зависимые клиенты находятся в состоянии
«Пустоты» (Ж.П. Сартр)
или «Экзистенциальном вакууме» (В. Франкл).
Более того, основываясь на этих
данных, с большей
или меньшей достоверностью можно предположить, что пустота и экзистенциальный
вакуум являются одними из основополагающих
факторов, влияющих на формирования
и развития
зависимого поведения.
Исходя из этого
очевидно, что основным предметом экзистенциальной терапии зависимостей и зависимого
поведения становятся вышеописанные переживания состояния пустоты и экзистенциального
вакуума. Очевидно также и то,
что для оказания эффективной терапевтической помощи в разрешении
этих проблем терапевту необходимо иметь четкое и ясное
представление как о сущности
и особенностях
возникающих переживаний клиентов, находящихся в состоянии
пустоты, так и о причинахи
механизмах, приводящих к их возникновению.
Первые вопросы, которые в этой
связи встали передо мной как терапевтом: почему человек утрачивает интерес к собственной
жизни и к своей
деятельности? Как определить
грань между деятельностью, Которая становится для человека лишь средством заполнения образовавшейся пустоты в его
жизни и деятельностью
«Настоящей» – полноценной и самоценной?
В поисках
ответов на эти
и другие,
смежные вопросы я решил
обратиться к трудам
Жана Поля Сартра и Виктора
Франкла и рассмотреть
проблемы пустоты и экзистенциального
вакуума сквозь призму сравнительного анализа их подходов.
В первой части я представлю
общие определения понятий «Пустота» и «Экзистенциальный вакуум». Вторая часть – это непосредственно сравнительный анализ подходов Сартра и Франкла
к проблеме
пустоты жизни и экзистенциального
вакуума. В этой
части я акцентирую
внимание прежде всего на существенных
различиях этих подходов. В заключительной,
третьей части я постараюсь
ответить на ключевой
вопрос этой работы: где кончается деятельность, приносящая удовлетворение и привносящая
уникальный смысл, а где
начинается деятельность, лишь заполняющая образующиеся пустоты в жизни?
- Определения понятий «Пустота» и «Экзистенциальный вакуум».
Приступая к размышлениям над поставленными в этой работе вопросами, необходимо дать хотя бы базовые определения интересующих нас в их связи понятий.
Итак, пустота – это экзистенциальная данность бытия человека. Согласно Сартру, «Человек живет своей жизнью, он создает свой облик, а вне этого облика ничего нет… …Таким образом, первым делом экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование» . Осознание или даже предчуствие этой пустоты и груза этой ответственности вызывает чувства тревоги, заброшенности и отчаяния. Тревога по Сартру – это прежде всего страх человека перед этой возлагаемой на него ответственностью, а также сомнение в правильности принимаемых решений. Чувство заброшенности возникает при осознании отсутствия существования Бога. Если Бога нет, то «…Человек заброшен, ему не на что опереться ни в себе, ни вовне. Прежде всего у него нет оправданий» . Т.е., нет детерминированных ценностей (опор), нет надежды на прощение высших сил и искупление своих грехов в последующей жизни – все нужно делать здесь и сейчас, а отвечать не перед Богом, а перед собственной совестью и лицом всего человечества. Отчаяние возникает в ответ на отсутствие уверенности в будущем, уверенности в том, что оно будет именно таким, каким мы его себе представляем или каким хотим его сделать. Говоря об истоках отчаяния, Сартр пишет: «Мы должны принимать во внимание лишь то, что зависит от нашей воли, или ту сумму вероятностей, которые делают возможным наше действие» . Иначе говоря, отчаяние – это отсутствие надежды и веры.
Экзистенциальный вакуум – это ощущение внутренней пустоты, формирующееся у человека в результате бегства или отказа от жизненных целей, уникальных смыслов и личных ценностей по Франклу «Переживание бездны». Основными проявлениями экзистенциального вакуума являются скука и апатия. Согласно Франклу, скука – это неспособность проявить интерес, А апатия – это неспособность проявить инициативу. Но откуда у современного человека берутся эти неспособности? «Во-первых, - говорит Франкл, - человеку в отличие от животного никакие побуждения и инстинкты не говорят, что ему нужно делать. Во-вторых, в противоположность прошлым временам никакие условности, традиции и ценности не говорят, что ему должно делать. И часто он не знает даже, что он, по существу, хочет делать. Вместо этого он хочет делать то, что делают другие, или делает то, чего хотят от него другие». - Различия понятий «Пустота» и «Экзистенциальный вакуум».
Теперь, имея хотя бы общее представления о предмете нашего разговора, постараемся дифференцировать эти понятия. Являются ли они синонимичными или же между ними есть определенные различия? Безусловно, есть очевидное сходство позиций Сартра и Франкла по многим аспектам рассматриваемой проблемы. Однако, несмотря на эти совпадения, есть и различия, которые весьма существенны, особенно для понимания природы возникновения у наших клиентов переживаний пустоты и их терапии. Поскольку имеются определенные ограничения к объему этой работы, я предлагаю не останавливаться на подробном анализе очевидных совпадений, а сосредоточить наше внимание на наиболее значительных и, на мой взгляд, важных для терапии различиях этих двух подходов.
Первое, на мой взгляд, существенное различие содержится уже в подходах Сартра и Франкла на этиологию и прогноз этих проблем. Поскольку, по Сартру, пустота есть базовая и единственная реальность человека, то связанные с ней переживания тревоги, заброшенности и отчаяния также являются экзистенциальными данностями, с которыми нам приходится смириться и жить с ними, жить вопреки этим данностям. Переживания же экзистенциального вакуума возникают в процессе жизни, в результате фрустрации достижения целей и реализации смыслов. Таким образом, по Сартру, пустота и связанные с ней переживания детерминированы и неизбежны для всех без исключения людей, тогда как переживания экзистенциального вакуума ситуативны и возникают лишь в определенных условиях и отношениях конкретного человека. Следовательно, в первом случае мы обречены на пожизненное испытание, а во втором – видны перспективы благоприятного разрешение возникающих проблем.
Во-вторых, имеет место различие в степени участия, задействованности, вовлеченности человека в процесс противостояния своей пустоте. Согласно Сартру, мы свободны лишь в выборе средств и способов заполнения имеющейся пустоты, но избавиться от нее мы не всилах, равно как и не виновны в ее появлении, Поскольку пустота есть основа нашего бытия, а сами мы оказываемся заброшенными некими силами в эту пустоту. Иначе говоря, пустота – это единственное данность, неподвластное нашей воле. Когда же Франкл говорит об экзистенциальном вакууме, он неоднократно подчеркивает, что окончательный выбор всегда остается за человеком: избегать или не избегать своих целей, отказываться или не отказываться от обретения новых смыслов, оказаться в экзистенциальном вакууме или благополучно его избежать – все в конечном итоге зависит только от меня самого. Т.е., человек абсолютно свободен прежде всего в своем отношении к любой жизненной ситуации.
И, наконец, очевидно, что Сартр утверждает абсолютную бессмысленность самой жизни: «Жизнь не имеет априорного смысла. Пока вы не живете своей жизнью, она ничего собой не представляет, вы сами должны придать ей смысл, а ценность есть не что иное, как этот выбираемый вами смысл» . Франкл, напротив, подчеркивает самоценность жизни: «Нам следует поддерживать здравую философию жизни, чтобы показать, что жизнь реально имеет смысл для каждого человека» . И в этом, как мне кажется, кроется кардинальное различие этих подходов. Говоря своими словами, согласно Сартру, сама по себе человеческая жизнь не имеет никакой ценности. Наделить ее каким-либо смыслом может лишь сам человек, совершая или не совершая те или иные действия. В то время как Франкл утверждает ценность жизни, наделяет ее безусловным смыслом, а деятельность человека лишь укрепляет его и привносит в жизнь дополнительные смыслы. То же самое мы находим и у Фромма: «Единственный смысл жизни заключен в самой жизни» .
Таким образом, подводя итог сравнительному анализу понятий «пустота» и «Экзистенциальный вакуум», необходимо признать, что это два различных состояния, сопровождающихся хотя и похожими, но все-таки различными переживаниями, и что оба эти состояния весьма реальны и актуальны в жизни наших клиентов, что они требуют дифференцированного терапевтического подхода. Кроме этого, становится очевидным, что для консультативной практики и психотерапии совершенно не удобно Сартрово понятие «Пустота», в то время как понятие «Экзистенциальный вакуум» Франкла наделено солидным терапевтическим потенциалом. Однако из этого не следует делать вывод о том, что человек в состоянии пустоты - «безнадежен», а клиент, прибывающий в экзистенциальном вакууме - «легко излечим». Из этого следует лишь то, что в каждом из этих случаев требуется различная терапевтическая работа, и что преодоление чувства пустоты жизни, возможно, требует значительно больших усилий, настойчивости и терпения как со стороны клиента, так и со стороны терапевта. - Экзистенциальные перспективы терапия пустоты и экзистенциального
вакуума.
Основываясь на вышеизложенных выводах, попробуем ответить на ключевые вопросы настоящей работы: где кончается деятельность, приносящая человеку удовлетворение и привносящая уникальный смысл в его жизнь, а где начинается деятельность, единственный смысл которой - заполнение образовавшихся пустот? Когда вполне естественные, обычные, социально полезные и одобряемые виды деятельности: работа, воспитание детей, общественная деятельность, забота о животных, чтение и т.п. Перестают быть самоценными, а становятся лишь единственным доступным средством бегства от переживаний пустоты или экзистенциального вакуума? И, наконец, как отличить деятельность Настоящую от деятельности «заполнителя пустоты?» На первый, неискушенный взгляд, грань эта размыта и неуловима. Однако при более тщательном рассмотрении она становится очевидной и вполне определимой.
В своей работе с клиентами для дифференцирования этих явлений я с успехом использую два понятия: «Заполнение» и «Наполнение» жизни. Для эффективного их дальнейшего использования, предлагаю развести эти понятия, дав каждому из них свое определение, отвечающее нашим требованиям.
Итак, заполнение, в нашем случае – это ликвидация абсолютной пустоты. Иначе говоря, заполняем мы совершенно пустой сосуд, в то время как наполняем – сосуд, в котором что-то уже есть. Таким образом, наполнение – это добавление к чему-то уже имеющемуся, расширение (характеристик или возможностей), обновление, освежения уже имеющегося. Для метафорического описания наполнения сразу вспоминается мороженое с наполнителем. Согласитесь, ведь мороженое вкусно и ценно само по себе, однако мороженое с фруктовым, шоколадным и другим наполнителем становится уже изысканным и обычно стоит дороже.
И здесь мы вплотную подходим к основному различию состояний пустоты и экзистенциального вакуума. Как я уже отмечал, кардинальным различием подходов Сартра и Франкла для меня является их позиция в отношении ценности жизни. Напомню, что согласно Сартру, сама по себе человеческая жизнь не имеет никакой ценности, в то время как Франкл утверждает ценность жизни, наделяет ее безусловным смыслом. Таким образом, одна и таже деятельность может либо заполнять бездонную пустоту, либо наполнять жизнь дополнительным смыслом.
Теперь, вооружась этими понятиями, можно сделать первый вывод данной работы: если человек не видет смысла в своей жизни и она для него не имеет безусловной ценности, то он, рано или поздно, оказывается в пустоте, а всякая его деятельность, становясь средством заполнения этой пустоты, теряет все остальные потенциальные смыслы и, по определению, не может стать полноценной и самоценной. Если же жизнь для человека самоценна, но он теряет или не может обрести смысл в своей деятельности, тогда он оказывается в экзистенциальном вакууме, а выполняемая им деятельность также становится средством заполнения образовавшегося вакуума, но, в отличие от первого состояния, какая-либо деятельность в этом случае может наполнить его жизнь дополнительным смыслом.
Исходя из этого, становится очевидным, что первой задачей терапии состояния пустоты является работа над проблемой осмысления и принятия клиентом ценности своей собственной жизни. Образно говоря, первая задача – это перевод клиента из состояния пустоты в состояние экзистенциального вакуума.
Но, предположим, что я ценю свою жизнь, я занимаюсь какой-либо интересной мне деятельностью, но в один, далеко не прекрасный момент, понимаю, что это не то, на что я готов потратить свою жизнь. Или, перебирая всевозможные занятия, я не могу определиться, какое же из них МОЕ. И вообще, по каким показателям я смогу узнать, какое из занятий может и должно стать делом моей жизни?
На мой взгляд, ответ на этот вопрос очевиден, и его можно считать вторым выводом этой работы: любая деятельность, которая мне интересна, полностью меня захватывает и увлекает, которую я считаю значимой и полезной, которая востребована Другими – такая деятельность не обременяет и не обезценивает мою жизнь, а, наоборот, приносит удовлетворение наполняет ее смыслом. Если же я занимаюсь чем-либо вопреки своим желаниям и стремлениям, руководствуясь лишь требованиями своего окружения или обстоятельств, то я неизбежно буду разочарован в этой деятельности, она начнет меня угнетать, становясь либо тяжелой обузой, либо причиной и основным средством обесценивания не только самой этой деятельности, но и всей моей жизни в целом.
В заключение этой работы, хочу еще раз напомнить слова Франкла о том,
что в наши
дни «Во-первых,
человеку в отличие
от животного
никакие побуждения и инстинкты
не говорят,
что ему нужно делать. Во-вторых,
в противоположность
прошлым временам никакие условности, традиции и ценности
не говорят,
что ему должно делать. И часто
он не знает
даже, что он, по существу, хочет делать. Вместо этого он хочет
делать то,
что делают другие, или делает то,
чего хотят от него
другие» . Но каков же
в таком
случае ответ на один
из главнейших
вопросов нашего бытия: что делать? Очень доступно и понятно
на него
отвечает Паоло Коэльо: «Кем бы
ты ни был,
чего бы
ни хотел,
но если
чего-нибудь
сильно хочешь, то непременно получишь, ибо это желание родилось в душе
Вселенной. Это твое
предназначение на Земле.
У человека
одна-единственная обязанность: пройти до конца
Своей Стезей. В ней
– все. И помни,
что когда ты чего-нибудь
хочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы желание твое сбылось» .
Таким образом, одной из первых
задач терапии рассматриваемых здесь проблем становится поиск ответов на вопросы:
чего хочет клиент от жизни
в действительности,
хочет именно он сам,
а не его
окружение, «Все» или «требуют» обстоятельства? Зачем, ради чего он готов
отказаться либо от своей
зависимости, либо изменить нынешнюю свою жизнь? Ответы на эти
вопросы и даже
сам процесс их поиска,
по моему мнению, кроме бесспорной их диагностической
ценности, могут значительно продвинуть клиента по пути понимания и разрешения
своих проблем как зависимого поведения, так и переживаний
пустоты жизни и экзистенциального
вакуума.
Можно усмотреть две основные причины экзистенциальной пустоты, поражающей человека. Первая - способность чувств “уставать”. Феноменологически это означает, что ни одно чувство не может длиться безгранично или повторяться неограниченно. Можно устать от любви, от удовольствий, от страха, даже от боли (боль притупляется…). Как говорил А. С. Пушкин, “никакое состояние не является лучшим, разнообразие благостно для души”.
Экзистенциальность переживаний означает их напряжённость, явленность, выставленность. Они выводят из небытия. Но чем они держатся и держат бытие? Только собственной энергией, которая, по-видимому, истощима. Подобно тому, как тело в состоянии неустойчивого равновесия стремится к равновесию, к покою, так и переживание из напряжённости и выявленности стремится в равновесие, в покой, в небытие, где ничто ничему не мешает быть или не быть. Это и есть усталость чувств. Она родственна (если провести эмпирическую аналогию) усталости бодрствования. Засыпание человека - впадание в небытие. По-видимому, человеку необходимо впадать в небытие, “зарядиться” там и вернуться в бытие. Это касается и каждого отдельного чувства. Будучи длительно явленным, переживание “устаёт” быть и склоняется к небытию. В средней норме угасание одного чувства сопровождается возбуждением, выявлением другого. Происходит как бы “кипение” чувств. И это - жизнь, полная значимостей; если же “кипение чувств” прекращается, жизнь опустошается, обеззначивается.
Другой источник экзистенциальной пустоты - синкретизм переживаний. Только что сказанное выше неверно понимать так, что переживания выявляются “поодиночке”, “по очереди”. Феноменальный мир переживаний многообразен и синкретичен, множество чувств сосуществуют, смешиваясь, накладываясь друг на друга, взаимодействуя. Испытывая боль, я одновременно испытываю страдание или (и) стыд в связи с этой болью. Желание чего-либо может быть смешано со страхом этого, или со стыдом, или с предвкушаемой радостью обладания и т. д. Помимо подобного “наложения”, происходят также мгновенные переключения, придающие переживаниям виртуальность . Крайним случаем является смешение и переключение взаимоисключающих переживаний: например, гнев и жалость (к про-
винившемуся ребёнку), любовь и ненависть, боль и наслаждение и т. п. В этом случае возникает особое состояние души, называемое смятением чувств, и желание разобраться в своих чувствах. “Разборку чувств” производит разум, он хочет понять: какое из противоположных чувств “настоящее”, которому отдать предпочтение? Однако мышление фантомно переживанию. Разум может оценить чувство, но не может этого сделать по законам самого чувства. Поэтому его выбор - любой! - всегда будет неадекватным. Если мы, подчиняясь решению разума, “подавляем” какое-то чувство (т.е. действуем вопреки этому чувству), то имеем какие-то следствия. И мы никогда не можем знать, что было бы, если бы мы сделали противоположный выбор. Сожаление о сделанном выборе - обычное дело в таких ситуациях. Это, однако, не значит, что “разум ошибся”. Просто у разума нет средств адекватно судить о чувствах, так как все чувства в момент их выявленности - настоящие, все они придают значимость и бытийность данностям, их окраску. Вмешательство разума - попытка переделать бытие согласно некоторым нормам. Она, однако, не может устранить кипение чувств. Значит ли это, что не следует разбираться в чувствах? Ни в коем случае, просто потому, что мы не в состоянии себе это приказать. Мышление так же реально есть, и оно по природе (о чём ниже) не может не вмешиваться в жизнь переживаний, смятение чувств неизбежно сопровождается их “разборкой”, возникает “гамлетизм” - “быть или не быть, вот в чём вопрос”. И если эта разборка продолжается долго, чувства во взаимном столкновении притупляются, как сабли в сражении. Так может возникнуть экзистенциальная пустота: объект противоположных чувств утрачивает значимость - и положительную, и отрицательную ‑ и исчезает для меня.
Итак, вместе с переживанием (при наличии переживаемого созерцания) возникает как бы “блок” в сознании: связка созерцания-переживания и эпифеномен в виде значимости. Значимость не является феноменом. Она как таковая не переживается (в гуссерлевском смысле), но она есть, наличествует в самом феномене того или другого из дуальных переживаний. Она не просто значимость, а значимость вот этого именно созерцания, т.е. она есть эпифеномен блока созерцание-переживание. В качестве эпифеномена этого блока наличествую и я как созерца-
ющий и переживающий. Именно в нём и через него возникает “чувство самого себя”. Интерпретируя Кантово понятие личностности, связанное с идеей “почитания” морального закона, М. Хайдеггер в (219) задаётся вопросом “об общей сущности чувства вообще” (поскольку “почитание” - очевидное чувство, переживание в нашей терминологии). И вот его ответ: “чувствование - это обладание чувством к..., и как таковое одновременно - себя-чувствование чувствующего. Способ, каким себя-чувствование выявляет, ... позволяет быть самости, всегда сущностным образом соопределяется характером того, в отношении чего чувствующий в себе-чувствовании имеет чувство” (219, с. 90). Это принципиальная онтологическая характеристика того, что мы рассматриваем как опыт переживания. Отметим только, что, с нашей точки зрения, себя-чувствование как самость соопределяется не характером (как у Хайдеггера), а лишь фактом чувствования к чему-либо (и даже не только к присутствию в созерцании).
Фундаментальное онтологическое значение переживаний (называя их настроениями, - тоска, радость, любовь) Хайдеггер связывает также с тем, что они “приоткрывают сущее в целом”, вызывают ощущение себя посреди сущего в целом. Это - фундаментальное событие нашего бытия (216, с. 20). Крайняя форма подобного “настроения” - ужас - ставит нас перед Ничто.
Таким образом, значение переживаний в сознании (для становления полноты и целостности сознания) заключается в том, что они наполняют сознание знбчимостями, формируют самость как ещё-не-отрефлектированное-Я. А этим определяется их экзистенциальное значение: их наличие есть действительность самочувствующего бытия в мире экзистенциально значимого присутствия. Однако в блоке созерцания-переживания ещё нет рефлексивного Я и, соответственно, противостоящего ему мира вещей и отношений. Это возможно только в цельном сознании, которое предполагает ещё и опыт мышления. Переживания образуют “значимостный горизонт” жизненного мира сформировавшейся личности.
